Александр Михайлович Ревич. Интервью.
"Стирая границы между поэзией и переводом"Александр Михайлович Ревич – поэт и переводчик, лауреат Государственной премии России, профессор Литературного института – действительно крупная величина отечественной литературы XX века. Он прошёл войну, плен, был трижды ранен, награждён боевыми орденами и медалями. Автор поэтических книг "След огня" (1970), "Единство времени" (1977), "Поэмы" (1994), "Чаша" (1999), "Дарованные дни" (избранные стихотворения, поэмы, переводы, 2007), "Из книги жизни" (2007), "Паломник" (страницы из европейской поэзии XIV-XX вв., 2007). Переводчик огромного по объёму и масштабу пласта мировой поэзии (Петрарка, Ронсар, Гюго, Верлен, Д'Обинье, Малларме, Мицкевич, Галчинский и др.).
В своём интервью Александр Михайлович рассказывает, как перевод стал его "трагической судьбой", и почему он считает его неотъемлемой частью своего поэтического творчества.
Александр Михайлович, когда и при каких обстоятельствах Вы впервые столкнулись с иностранным языком? С каким именно?Задолго до школы, наверное, лет пять мне было. Когда меня стали обучать сначала немецкому, потом французскому языку. Моя мама хорошо говорила по-французски, но она была врач и не могла учить меня сама, ей было не до этого. Как-то она познакомилась с одной дамой, француженкой из Марселя, по происхождению из греческих купцов. Её звали Аврора Георгиевна Мандзавина, тогда она жила в Ростове-на-Дону, где я родился. И мама пригласила её учить меня французскому языку. Учила она очень плохо. Помню, она мне что-то такое бормотала сквозь сон, а я ей говорил по-французски: "Мадам, а вы не спите – ne dormez pas, Madame!". Она очень злилась, потом я её ругал. Она не могла ничему научить, но, правда, читала мне интересные детские сказки.
А почему Вы решили посвятить свою жизнь именно переводу? Стремились ли Вы к этому изначально, или какие-то обстоятельства способствовали?Я поэт. А если поэт действительно настоящий, он невольно должен читать какие-то иностранные стихи. Ему может захотеться переложить это на русский язык, чтобы читали по-русски. Потом я ведь учился в Литературном Институте. Кстати, наш курс был довольно знаменитый, из него вышли поэты Расул Гамзатов, Игорь Кобзев, Василий Фёдоров, Инна Гофф, критики Турков и Огнев. У нас был преподаватель перевода Владимир Ильич Нейштадт. Он был знаменитый переводчик стихов. Потом я как-то купил его книгу, изданную в тридцатые годы, которая называется "Чужая лира", это переводы немецких поэтов XX века. И я помню, мы все переводили с немецкого стихотворение Гейне, которое называлось "Гонец". По-разному получалось у всех, но это был по существу мой первый перевод стихами. Ещё в студенческие годы я начал переводить французские стихи. Я перевёл два стихотворения Верлена: сначала стихотворение из книги "Добрая песенка" ("Bon chanson"), а потом "Осеннюю песню" ("Chanson d'automne").
В 1931 году Пастернак написал стихотворение, посвящённое Борису Пильняку, которое заканчивалось словами: ":оставлена вакансия поэта. Она опасна, если не пуста". Стало опасно быть поэтом. Это было написано задолго до катастрофы 1937 года, когда погибло много талантливых писателей, в том числе, и адресат процитированных стихов, Борис Пильняк. Пастернак, как истинный поэт, пророчески предугадал трагедию и написал стихи об этом. Поэтому мы все ушли в перевод. Я это называл "поэтическая эмиграция". Я не написал, начиная с 1952 года до 1958, ни одной строчки своих стихов, только переводил. Это был мой ход судьбы.
Как Вы использовали профессию переводчика в военные годы?Никак, я воевал. Дело в том, что я в плену был, мне пришлось очень много слышать речи немецкой. Это было довольно противно, и поэтому я почти никогда не переводил немцев. Я забыл язык. А потом, литературный перевод это совсем не то, что перевод устный. Тем более, совсем не то, что перевод консервных банок. Я к литературе тогда не имел никакого отношения. Я был строевой фронтовой офицер. Командовал разными подразделениями, маленькими и большими.
А как сложилась Ваша карьера поэта и переводчика после войны? Как Вы вернулись к этому?Сначала я переводил поэзию народов СССР с языков, которых никогда не знал: с татарского, с адыгейского, с абхазского, с армянского. Перевод делал по подстрочнику. Это очень плохо, так делать нельзя, это не настоящий перевод. Надо обязательно знать язык! А потом я стал переводить поэзию, которая была мне очень важна и родственна – я стал переводить славян, поляков. Это поэзия великая. В Европе романтизм такого класса был только в четырёх странах: английский, немецкий, французский, польский. И русский – пять великих романтизмов. И то в России романтизм быстро стал великим реализмом. Пушкин ведь быстро с романтизмом покончил. И Лермонтов тоже, хотя оставался ещё какое-то время. Молодой был. А польский романтизм – величайшая вещь. Очень своеобразная поэзия. Четыре поэта: Мицкевич, Словацкий, автор знаменитой "Небожественной комедии" Красинский, Норвид. И, конечно, один из самых лучших поэтов Европы XX века – Галчинский.
Не пожалели ли Вы о выборе карьеры художественного переводчика?Это уже не карьера, это образ жизни. Когда-то к Блоку пришла дама, его знакомая. И попросила, чтобы он почитал стихи её сына, который был тогда гимназистом. Блок взял, почитал, и, когда они встретились в следующий раз, эта дама спросила: "Как, Александр Александрович, может мой Петя сделать карьеру поэта?". Блок сказал: "Мадам, поэзия – это не карьера, а трагическая судьба". Перевод – тоже трагическая судьба, потому что я не просто переводил. Леанович об одной моей книге написал такую рецензию: "Раздел "Переводы", представленный произведениями великих поэтов Европы: Петрарки, Агриппы д'Обинье, Виктора Гюго, Верлена, Гёте, Мицкевича, Словацкого и других, а также многих выдающихся поэтов эпохи Возрождения и более позднего времени, включён в книгу не потому, что автор решил показать себя мастером этого жанра, а потому, что считает перевод неотъемлемым от всего своего поэтического творчества. Ревич стёр разницу между понятиями поэт и переводчик". Я во всех книгах своих последнего времени обязательно включаю раздел "Переводы".
Вы, вообще, задали очень сложный вопрос. Дело в том, что я к серьёзному в переводе шёл очень медленно. Я искал и выбирал для себя поэтов. Был целый ряд поэтов, которые для меня явились судьбою. Как для поэта, а не переводчика. Они помогли моему развитию. На одном своём вечере, когда поэт Евгений Рейн упрекнул меня в том, что я очень много трачу времени на переводы, в то время как надо бы писать самому, я ответил: "Когда вы переводите с подстрочника всякую мелочь пузатую, она вам ничего не даёт для развития. Когда великих переводишь, такого как д'Обинье, он поднимает на такую высоту духовную, которая не снилась ни тебе, ни Бродскому". Это очень полезная вещь – перевод. Мой учитель, Сергей Васильевич Шервинский, который переводил римских и греческих поэтов, когда-то давно сказал, что если учиться на иностранных поэтах, иноязычных, это безопасно. Никто не обвинит в эпигонстве. А русским подражать нельзя. Ниша уже занята.
Кто Ваш любимый переводимый автор?Я назвал Верлена, я назвал Агриппу д'Обинье и поляка Галчинского. Галчинский последний поэт, которого я переводил. Когда делали толстый том, я заново перевёл уже сделанный Бродским перевод "Заколдованной пролётки". Я сейчас уже не могу переводить, ведь для этого большое здоровье надо иметь. Необходимы силы, чтобы ночью вскочить и записать. А так никто не переводит: Со своими студентами в Литинституте я недавно перевёл стихотворение Гюго, даже успел включить его в книгу. Оно маленькое, 12 строчек. Стихотворение такое: герой едет как будто на свидание к возлюбленной, а на самом деле, чтобы положить ей на могилу цветы.
Какая у Вас самая яркая работа, запомнившаяся на всю жизнь?Из переводных: Наверное, когда я впервые вышел на великого поэта. Я перевёл балладу Мицкевича в 1953 году "Пани Твардовская". В первый раз я коснулся гениальной поэзии, я же никогда великого не писал. Понимаете, что даёт поэту перевод, если он переводит великих? Из-под руки у человека, когда он старается, выходит что-то похожее на великую поэзию. Значит, он уже прикоснулся к тому, чего он не умеет. Значит, он может чему-то научиться.
А Вы когда-нибудь пробовали себя в техническом, устном переводе?Это совсем другая профессия. Это не только не моё, это вообще не человеческое. Это машина умеет делать! Ведь технический перевод – это перевод без чувства. Надо быть человеком, чтобы плакать от слова. А плакать от технического термина?.. Надо ломать голову. Между прочим, я думаю, что компьютер может лучше перевести, чем человек, техническую литературу. А художественную никогда компьютер не переведёт, потому что он плакать не умеет.
А кого Вы можете в хорошем смысле отметить из переводчиков? Из молодых переводчиков или уже состоявшихся?Молодых пока ещё никого не знаю. А из тех, кто состоялся: Не всегда мне близкий, но, по-моему, замечательный Евгений Михайлович Солонович, который переводит итальянцев. Данте переводит, Петрарку. У него замечательная книга "Антология итальянской поэзии". Он тоже профессор Литинститута. Потом, конечно, Гелескул. Я с ним во многом спорю, но в основном не в том, как переводить стихи, а в выборе. Я других поэтов хотел бы переводить. Александр Големба, переводчик замечательный и поэт. Сейчас у него посмертно вышла первая книга, я хочу написать рецензию. Александр Големба переводил, по-моему, лучше всех в этом поколении. Он переводил французов, немцев. Замечательно перевёл Рембо, "Пьяный корабль". Мастеров было очень много, старики были замечательные. Правда, Маршак мне не очень близок, но у него побед было, конечно, очень много.
Небольшой мастер-класс, если позволите... Как должна строиться работа по переводу книги? Ваши советы молодому переводчику.Я думаю, что поэтическую книгу целиком переводить нельзя, хотя я сам перевёл книгу Верлена "Sagesse" – "Мудрость". Когда я её перевёл, а я переводил её много лет, то Аркадий Штейнберг, тогда ещё живой, замечательный поэт и переводчик, сказал: "Я знал, что ты даровитый, а вот что ещё и упрямый не знал!". Упрямство надо, чтобы перевести такую книгу. Надо её увидеть в целом виде. Когда я переводил Агриппу д'Обинье, это был перевод целой книги, переводил тринадцать лет, я в него полностью врос. То есть менялся характер, я становился Агриппой д'Обинье: Чтоб переводить поэта, надо стать литературоведом. А тот же Шервинский Сергей Васильевич когда-то говорил, что поэт, который переводит, знает значительно глубже, чем любой литературовед. Уже, но глубже. Он этот предмет знает изнутри. Я в Агриппе мог много увидеть такого, чего не представляли себе историки литературы. Пока я его переводил, изменился почерк, я говорил об этом неоднократно. Я не знал, в чём дело. А потом как-то увидел автограф страницы Агриппы на французском и понял, что пишу старофранцузской вязью – у меня такая рука стала. За тринадцать лет изменился и характер, потому что я столкнулся с судьбой и духом, характером человека невероятной духовной силы. Когда мне дали французскую премию, французский посол спросил меня:
- Скажите, что вам дал Агриппа?
- Он мне дал дорогу к вере.
- Как, он же был кальвинист?
- Он показал, какой силы может быть вера.
Вот это самый главный поэт в моей жизни.
©
Екатерина Шаралапова, Анастасия Полякова.
Проект "Легенды переводческого фронта".
15 августа 2007 г.
Список авторских переводчиков.Биографии переводчиков и информация о них. Список тем.
Интервью переводчиков, статьи о них и прочее: Страницы: [1] |
[2] |
[3] |
[4]
Примечания:
Вход
Мобильная версия
Правила форума
ЧаВо
Поиск
Сообщения без ответов | 
Активные темы
